A Conversation with Oksana Stomina
A sovereignty under attack—a series on Ukrainian emerging and established voices for our community of readers.
Oksana Stomina
Interviewed by: Stella Hayes
Translated from Russian and Ukrainian by: Liya Chernyakova
I would like to publish a short Q&A with you. We are so happy that you’re safe, after spending harrowing weeks at home in Mariupol. I know it is hard but could you tell us where you were? And how you got out?
Я бы хотела опубликовать короткое интервью (вопросы-ответы) с Вами. Мы очень рады, что Вы в безопасности после страшных недель проведенных в Мариуполе. И знаю, что Вам тяжело об этом говорить, но не могли бы Вы нам рассказать о том.
Where were you at the start of the war? How did you get out?
С самого начала этого нового этапа войны я принципиально оставалась в Мариуполе. Это мой родной город, где прошло мое счастливое детство, город, где родилась моя дочь, где похоронены мои дедушки и бабушки. Поэтому я оставалась там столько, сколько могла быть полезной. Я работала в волонтерском центре, каждый день бегала туда под плотным огнем. Это было опасно, но важно для меня. Мы помогали людям выживать и поддерживали тех, кто защищает Мариуполь. В один из дней обстрел этого места настолько усилился, а авиа налеты на этот район настолько участились, что функционировать стало невозможно. Нас попросили разойтись, уйти оттуда на пару дней. Я думала, что временно. На самом деле это произошло очень вовремя: центр был обстрелян и сгорел, а плиты подвала, который мы время от времени использовали в качестве убежища при авиа бомбардировке, обрушились. Только чудом там никого не было в это время.
В коротком интервью невозможно рассказать и тысячной доли тех историй, свидетелем которых я стала. Думаю, что напишу об этом книгу. Книгу о средневековой жестокости помноженной на современные возможности, о героизме тех, кто противостоит злу, о ни в чем не повинных людях, которые стали жертвами кровожадного маньяка. О том, что война приходит без приглашения и, как оказалось, может настигнуть любого из нас в собственном доме, в любой точке мира.
Я уехала неожиданно, только потому, что все обстоятельства сложились в пользу этого. Центр больше не мог функционировать, а за мной приехал брат моего мужа, который решился выезжать с детьми под сумасшедшим обстрелом и бомбардировкой, потому что оставаться было еще опаснее, чем ехать. Мой муж, который пришел ко мне в убежище в этот момент, буквально насильно усадил меня в машину, объясняя, что ему будет легче, когда я окажусь за пределами этого ада.
Ехать было трудно, долго, опасно, напряженно. На выезде из города колонну начали обстреливать. Снаряды ложились рядом с дорогой, и некоторые автомобили развернулись и вернулись в город. Но не мы. Мы ехали вперед. Отрезок пути между поселками Портовское и Мангуш, а это около 10 км, мы ехали семь часов. Было множество российских блокпостов, на которых рашисты говорили одну и ту же, прописанную им кем-то сверху, фразу: «Закройте окно, чтобы детям не надуло». В контексте происходящего это звучало очень цинично. Они убивают детей, сыплют им на головы тысячи тонн бомб, обстреливают тяжелой артиллерией, а потом говорят про сквозняк…
Еще мы ехали по минному полю, и еще, и еще попадали под обстрелы. И когда, наконец, добрались до первого украинского блокпоста, я готова была расцеловать каждого нашего солдата.
From the very beginning of this new stage of war – as a matter of principle – I chose to stay in Mariupol. This is my hometown, where I spent a happy childhood, this is the city where my daughter was born, the place where my grandparents are buried. So I stayed as long as I could be useful. I was working at the volunteer center, everyday commuting there under severe shelling. It was dangerous, but it was very important for me to do. We were helping people to survive and support the defenders of Mariupol. One day the shelling and bombing of this area intensified so much that the center could no longer function. We were asked to evacuate the area for a few days. I thought it was just temporary. In fact it was good timing since the center was shelled and destroyed by fire shortly after we left, parts of the basement we used for shelter crashed; it was a minor miracle that no one was there at the time.
It is impossible to share, even in small part, what I witnessed in a short Q&A. I am considering writing a book about my experience – a book about medieval cruelty amplified by modern technologies – about the heroism of the ones who confronted evil, about innocent people who became victims of one bloodthirsty maniac; it will be about the war that comes uninvited and can get at anyone in their own home in any place in the world.
I left rather unexpectedly and only because all circumstances suddenly led up to it. The volunteer center was no longer functional and I was picked up by my husband’s brother who, against all odds, under severe bombing and shelling, decided to escape with his kids, determining that to stay would be even more dangerous. My husband pretty much put me into the car against my will trying to convince me that I would ease his burden if I got out of this hellhole.
The way out was hard, long and full of perils. Our convoy got under fire as soon as we set out to leave. Many cars turned around to go back. But not our car. We kept going – despite the bombing. It took us 7 hours to cross 10 km between the towns of Portnovskoe and Mangush due to many Russian checkpoints. Each time the Ruzis (Rushists or Russian nazis) kept repeating the same phrase: “Please close the windows so that kids don’t catch a cold”. In the context of current events it sounded overly cynical. They are killing these kids by pouring tonns of bombs on their heads and targetting them with heavy shelling, and now they are worried that a cold draft will hurt them.
We had to also cross a minefield and go through, what seemed like unrelenting, much shelling. When at last we crossed the first Ukrainian checkpoint, I was ready to kiss each and everyone of our soldiers.
Why did you write The Mariupol on Front Lines cycle of poems in Russian and not Ukrainian?
Первые тексты об этой войне были написаны в 2014 году. Русский – мой первый язык, язык, на котором я говорила, думала и чувствовала в то время. Я – тот самый русскоязычный украинец, которого якобы пришли защищать русские. И я уверяю, что я в этом не нуждалась и никого об этом не просила. Мне всегда было счастливо и комфортно в моей стране и в моем родном городе, который испепелили так называемые непрошенные русские «защитники».
(Switches to Ukrainian here)
Але моя друга рідна мова – українська. Я обожнюю її і легко спілкуюся і пишу як вірші, так і прозу.
I wrote the first poems about the war in 2014. My first language is Russian, a language I used to speak, think and feel in at that time. I am that very same “Russian-speaking Ukrainian,” the very one Russians came to liberate, or so they say. And I can assure you that neither did I need nor did I ask for their liberation. I was always comfortable and happy in my country and in my city, the city turned into ruins and ashes by uninvited so-called “Russian-liberators.”
My second native language is Ukrainian. I adore it and have no problem speaking and writing in Ukrainian, both poetry and prose.
How does it feel to write in Russian as an Ukrainian, especially now?
(Answers in Ukrainian)
Останнім часом, 8 останніх років, – здебільшого пишу саме українською. Російською користуюся тоді, коли розмовляю з російськомовним співрозмовником, а ще тоді, коли хочу, щоб мій текст = моє ставлення до подій зрозуміли і в РФ.
The last 8 years I have mostly written in Ukrainian. I use Russian to communicate with those who speak Russian, when I want my work and my take on current events to reach an audience in Russia.
Has your work been translated into Ukrainian? If so, have you participated in your own translations?
(Answers in Russian)
Я сама легко пишу на украинском языке, перевожу на украинский собственные стихи. Наша страна – замечательная в этом смысле. Мы богаты на языковые возможности и переходить с языка на язык не составляет труда ни для кого из нас.
I easily switch to Ukrainian and translate my own work from Russian to Ukrainian. Our country is amazing in that sense. We have rich language capabilities and none of us has difficulty switching between two languages.
What would you like to share with and/or say to other writers?
Важно, чтоб на любом языке мира говорили правду и транслировали добро!!!! У литераторов есть мощное орудие влияния – слово. Важно – пользоваться этим во благо. Мир хрупок. Гораздо более хрупок, чем вы можете себе представить. Все, что создает человек, очень легко и бістро разрушаемо. Поверьте! Я знаю это теперь наверняка!
It is critical to tell the truth and communicate kindness in any world language!!!! Writers have an extremely powerful tool of influence – it is with their words. It is important to use this tool for a good cause only. The world is fragile. It is much more fragile than you can ever imagine. Anything human beings create can be instantly destroyed. Believe me. I learned it the hard way.
Before the war, what were you working on?
Я писала и издавала книги – занималась этим с ощущением счастья, так, как это бывает, когда находишь свое место. Еще, в качестве общественного деятеля и учредителя, члена правления общественной организации (ГО «Паперові сходи») воплощала различные социальные, литературные, правовые, благотворительные проекты для детей и взрослых. Надеюсь, что очень скоро смогу вернуться к этой деятельности, и всегда открыта для любых творческих предложений!
I was writing and publishing books. I felt happy doing it, as it should be, when you find where you belong. Additionally, as a community leader and founder of a non-profit (“Paperovi Sxody”) I was engaged in different humanitarian projects (literary, community, civil rights, welfare, and charity) for kids and adults. I hope that soon I can get back to it all. And as ever, I am open to any creative opportunities.
Are you writing now?
Да, каждый вечер, возвращаясь после работы в волонтерском центре в свой подвал, в полной темноте под слабый свет маленького фонарика я записывала то, чему стала свидетелем днем, то, что потрясло, заставило ежиться от страха, сжиматься от боли, ужасаться, недоумевать, гордиться.
Сейчас я начала собирать это все в единую книгу о войне. О войне, которая стала вызовом для всего цивилизованного мира. Уверена, что такие книги нужны и вызовут интерес не только в Украине, но и в Европе и Америке! Потому что они о том, что может случиться с любым из нас.
Yes, every night, I came home from volunteering in the center of Mariupol into my makeshift bomb shelter, my basement, into utter darkness, with only a weak light from my tiny flashlight. I wrote down everything I witnessed that day, everything that upset me that made me shudder with fear, quake with pain, dumbfounded me or made me proud. I have started putting together my notes into a book about the war which drew the attention from the entire civilized world. I am sure such books are needed and will be of interest not only in Ukraine, but also Europe and the US; they describe what could happen to anyone anywhere at any point.
Do you see beauty around you amidst the suffering? And if so, what is it?
Я всегда замечаю красоту, а сейчас эта способность еще более обострилась. Все это время в оккупированном Мариуполе я видела простых, но по-настоящему мужественных и великодушных людей, совершающих большие и маленькие героические поступки. Красота сильных душ расцветает во время войны. Хорошие люди становятся лучшими и проявляют настоящую любовь, щедрость, самоотверженность и искренность, ради каких, наверное, Бог и создал этот мир ☺.
I always see the beauty around me, and now this ability has only grown. All this time in Mariupol under siege, I saw regular people, who showed real courage and generosity, performing heroic acts, big and small. The beauty of resilience in people comes through in wartime. Good people become better by revealing love, generosity, selflessness and sincerity, for which God most likely created this world.